Это 2074 год в постапокалиптической Европе, и организованная человеческая жизнь в том виде, в каком мы ее знаем, перестала существовать. Те, кто остался из европейского населения, разбросаны по континенту, проживая в различных сообществах или племенах. Такова постановка «Племен Европы», сериала Netflix 2021 года, который опирается на довольно распространенный в научной фантастике стереотип: человечество возвращается к своей досовременной форме после катастрофы. Будущее представляется как возвращение в прошлое. Для теоретика литературы Фредрика Джеймсона (Fredric Jameson) парадокс научной фантастики в отображении невообразимого будущего. Таким образом, функция будущего заключается в том, чтобы «не давать нам “образы” грядущего […], а, скорее, приукрашивать и реструктурировать опыт нашего собственного настоящего».

Племена Европы, обеспокоенные вопросами идентичности и принадлежности, групповой лояльности и разделённых пристрастий, говорят о настоящем. Речь идет о поисках [потерянного] сообщества, которого, согласно мнению социолога Зигмунта Баумана (Zygmunt Bauman),  нам всем не хватает во времена «великого разделения». Что примечательно, такое будущее не знает наций и, что более важно, национальных государств. Также нет никаких иных модернистских институтов, нет современных государств, граждан, никаких универсальных прав и так далее. Это мир после (или до) современности, в котором одновременно существуют различные исторические, социальные и политические формы, и где нет никаких следов современного, светского человеческого универсализма. Словом, сериал раскрывает нашу неспособность думать об универсальности прав за пределами национального государства.

Национальность = гражданство

Ученые Андреас Виммер и Нина Глик Шиллер (Andreas Wimmer and Nina Glick Schiller) утверждают, что национальные государства стали восприниматься как естественные социальные и политические формы современного мира: современность, как они выразились, «была заперта в железной клетке национализированных государств». То, что они называют «методологическим национализмом», раскрывает эту натурализацию национального государства в качестве мёртвой зоны современности. Понимание национальных государств и обществ как естественных объектов исследования и модели национального государства как единственно мыслимого способа организации политики привело к аналитическому разделению между «нацией» и «государством», а затем и «нацией» и «демократией». Таким образом, национальная структура современного государствообразования и демократизации стала невидимой. Следовательно, «нация» понималась как вопрос идентичности и принадлежности, а «государство» – как суверенная система правления на определённой территории. По этой причине, «национализм выступает силой, чуждой истории западного государственного строительства. Вместо этого он проецируется на других […] Западное государственное устройство было переосмыслено как вненациональный, гражданский, республиканский и либеральный опыт».

Современная нация – это «воображаемое сообщество» (“imagined community”), задуманное на языке, а не на крови. Сообщество, которое, хотя и было спроецировано в историю, было сознательным и преднамеренным политическим проектом. Явных национальных сообществ, которым бы естественно соответствовало национальное государство, никогда не было. Каждое из них подразумевалось строить, часто жестоко, в кропотливом процессе. Тем не менее, когда нация понималась как пространство для современного государства и демократии, ее постоянная роль в формировании политики включения и исключения была отложена. Сегодня это удобно забытое национальное обрамление вернулось с удвоенной силой. Возможно, в качестве фарса, но, тем не менее, смертельной силой.

Следуя предписанной западной модели, задача создания жизнеспособной национальной культуры стала естественным следствием модернизации. Таким образом, она. была скопирована всемирно во время деколонизации, а затем и в переходных процессах постсоциалистических стран. В своей книге “Нации и граждане в Югославии”, Игорь Штикс (Igor Štiks) выдвигает (этно-)национальное обрамление гражданства и демократии в ее подразделениях в качестве ключевого момента в распаде многонациональной федерации. В соответствии с западным путем в современность, то есть, в соответствии с переходом к либеральной демократии и рыночной экономике, нация воспринималась как единственная жизнеспособная основа для демократизации, а законы о гражданстве были представлены как одно из важных средств для её создания. Штикс считает, что почти во всех постюгославских государствах новое законодательство предлагало привилегированный статус членам национального большинства, независимо от их места проживания. Существенно же усложнялся процесс натурализации для тех, кто находился за пределами их места проживания.

Де-демократизация демократии

Режимы гражданства западных национальных государств выполняют аналогичную функцию. Главный парадокс сегодняшних либеральных демократий, по мнению философа Этьена Балибара (Étienne Balibar), заключается в том, что им необходимо одновременно «не высказывать открыто и утверждать» равенство между национальностью и гражданством. Зажатые между повсеместным транснациональным движением капитала и людей, с одной стороны, и национальными корнями своей легитимности, с другой, либеральные демократии используют сложные административные и принудительные механизмы, чтобы различать граждан и неграждан, желаемых и нежелательных, тех, кто принадлежит и тех, кто исключен, тех, кого можно «интегрировать», и те, кто останется отчужденными. Неудивительно, что национальные аспекты гражданства играют важную роль в этих процессах. Для натурализации и, следовательно, получения политических прав, необходимо доказать приверженность не только государству, но и нации. Это возможно сделать, например, изучив национальный язык и часто вынужденно отказавшись от собственного гражданства.

Национальное строительство, хотя и скрыто за бюрократическим языком, остаётся одним из центральных критериев, определяющих процесс натурализации. В конце концов, в большинстве европейских государств jus sanguinis, передача статуса гражданства “по крови” от родителей к детям является основной практикой.

Однако интенсивная глобализация последних 30 лет поставила под сомнение стабильность, по общему мнению, автаркического национального государства, объединявшего граждан, суверенные народы и нации, тогда как приход неолиберальной рациональности ослабил узы между членами национальной группы. За последнее десятилетие доля «неграждан» значительно выросла по всей Европе, в частности, на Мальте (с 5,3 до 20,1 процента), Австрии (с 11,8 до 16,6 процента), Исландии (с 6,7 до 13,6 процента). процентов), Германии (от 9,4 процента до 12,5 процента) и Ирландии (от 11,8 процента до 13,0 процента). В городах-космополитах соотношение еще более разительное: каждый пятый житель Берлина и Барселоны и почти каждая треть Вены – неграждане.

Существует упоминание, что наряду с глобальной экономической интеграцией и появлением мощных наднациональных финансовых институтов эти тектонические изменения приведут к упадку национального государства. Однако наш современный мир больше, чем когда-либо, является миром национальных государств. Они доказали, что не только совместимы с глобализацией, но и незаменимы для нее, особенно в моменты кризиса. Дифференциация социальных условий между национальными экономиками и сохранение пригодных для эксплуатации режимов дешевой рабочей силы, которые они помогают поддерживать, — это именно те силы, которые движут вперед глобализацию. Поэтому правильнее говорить о реконфигурации национальных государств, а не об их кончине.

В видении Балибара концепции гражданства и демократии неразрывно связаны, но в своей основе институт гражданства несет в себе противоречие с демократией. Современное представление о гражданстве как универсальной категории, предполагающей равные права для всех, противоречит его «реально существующей» национальной форме. Гражданство как «вечная идея» предполагает постоянное движение к универсализации и завоеванию прав. В то время как демократия, вписанная в национальное государство, функционирует, чтобы сохранить определенное определение гражданства и, следовательно, становится неспособной противостоять своей «дедемократизации».

Этот случайный характер гражданства до недавнего времени оставался в значительной степени невидимым, потому что современность приравняла гражданство к национальности, сделав их практически идентичными в «основополагающем уравнении современного республиканского государства». Демографические изменения, вызванные глобализацией, показывают, что это уравнение исторически детерминировано, по сути, нестабильно и подвержено разрушению и переформулировке. Они также показывают, что национальная идентичность не обязательно способствует единству сообщества граждан.

Классы граждан

Развитие современного гражданства было тесно связано с прогрессивным расширением прав, как с точки зрения их качества – от гражданских до политических и социальных прав, – так и с теми, которые считались их законными обладателями. Неолиберальный демонтаж модели государства всеобщего благосостояния путем одновременного дерегулирования, приватизации и индивидуализации повернул вспять направление развития гражданства, сузив круг социальных прав и преобразовав гражданина в гражданина-предпринимателя.

Проникновение неолиберальной рациональности в политическую сферу, по словам политического теоретика Венди Браун ( Wendy Brown), «производит субъекты, формы гражданства и поведения, а также новую организацию социального». То, что она называет «дедемократизацией демократии», подразумевает распространение рыночных ценностей на ранее неэкономические области, так что все человеческие и институциональные действия становятся «рациональными предпринимательскими действиями». Поступая таким образом, неолиберализм стирает различие между моральным и экономическим поведением и определяет мораль как предмет рационального осмысления. Само государство трансформируется, не только реагируя на потребности рынка, но и ведя себя как рыночный субъект, указывая на здоровье и рост экономики как на основу своей легитимности. Браун подводит к выводу, что в совокупности эти процессы приводят к гибели либеральной демократии.

Одним из последствий этой реконфигурации является превращение гражданства в товар и превращение государства в поставщика услуг, подобно компании. Во многих европейских странах (Мальта, Португалия, Испания, Греция, Латвия, Болгария, Великобритания, Черногория) вид на жительство и даже само гражданство можно приобрести либо напрямую, либо через инвестиции через так называемые программы «золотой визы». Португалия стала первой страной ЕС, которая представила эту услугу в 2012 году, предложив несколько способов получения статуса резидента (например, перевод капитала в размере не менее 1 миллиона евро или покупка недвижимости на сумму 500 000 евро или более) и гражданство после пяти лет продления срока проживания (хотя физическое проживание не требуется). Сектор уже получил название «индустрия инвестиционной иммиграции», и множество косультирующих компаний оказывают услуги в экспертной поддержке для получения “золотых виз”.

Процесс натурализации является наиболее регулируемым аспектом закона о гражданстве. Чтобы вместить растущий приток иностранцев на свою территорию, государства разработали множество статусов «ниже» статуса гражданина (временные и постоянные жители, беженцы, просители убежища и т. д. ), каждый из которых имеет свой набор прав и обязанностей. Поступая таким образом, они эффективно продвигают новые классы граждан, и можно ожидать, безусловно, что эта практика будет только расти. Уже обсуждаются и применяются концепции «облачных сообществ», таких как «цифровое гражданство» и «нация как услуга», переопределяющие государство как платформу цифровых услуг, социальных и культурных ценностей и/или экономических правил. Эстония – одна из стран-пионеров этой тенденции со своим электронным резидентством, который позволяет человеку вести экономическую деятельность в рамках национальной правовой системы, но без стандартных преимуществ, таких как право на фактическое проживание в стране. Другие государства, такие как Хорватия и Сербия, вводят законы, облегчающие доступ к месту жительства для «цифровых кочевников»: граждан третьих стран, которые работают в цифровом формате или владеют компанией, зарегистрированной в другом месте.

Демократия без граждан?

В блокбастере 2012 года Total Recall, действие которого происходит в конце XXI века, жители Колонии (бывшей Австралии) ежедневно добираются на гравитационном лифте через ядро ​​Земли к единственному другому жилому месту на планете в Западной Европе.  Такой сценарий весьма напоминает наше современное затруднительное положение: многие из них, физически или виртуально, регулярно пересекают национальные границы в поисках трудоустройства.

Подобное явление стало особенно заметным в начале кризиса Covid-19.  Несмотря на закрытые границы, были организованы специальные воздушные и железнодорожные коридоры, позволяющие сезонным работникам и работникам в сфере ухода путешествовать из Румынии в Германию и Австрию.  Эти новые типы мобильных рабочих-мигрантов составляют растущую долю европейской рабочей силы, особенно в секторах сельского хозяйства и ухода.  Легальные сезонные рабочие, нелегальные иммигранты и граждане Шенгенской зоны, которые работают нелегально, составляют почти половину сельскохозяйственных рабочих Италии, в то время как Германия почти полностью полагается на миграцию внутри ЕС для удовлетворения своего спроса на сезонных сельскохозяйственных рабочих.  В Австрии работники в сфере ухода из Румынии и Словакии занимают до 80% рабочих мест в секторе.

С ускоренным пандемией переходом к работе на дому, способность капитала нанимать работников из-за пределов национального рынка труда расширяется и в другие сектора.  Глобализация рынка труда и ее распространение на офисную работу “белых воротничков” будут наиболее остро ощущаться среди среднего класса богатых стран.  Экономист Бранко Миланович (Branko Milanović) предполагает, что это, в свою очередь, сделает финансово доступные для проживания места более привлекательными – явление, уже наблюдаемое в случае цифровых кочевников.  Подобно «синим воротничкам» до них, эти работники могут начать сомневаться в преимуществах глобализации, их так же привлекают нарративы по типу «они забрали нашу работу», что еще больше порождает правые настроения и обостренную ограничительную миграционную политику.

При экстраполяции эти тенденции – повсеместное распространение неграждан и мобильных рабочих-мигрантов, неолиберальное преобразование государства и гражданства, а также растущее использование уровней гражданства – все они прикреплены к структуре национальной демократии, и, тем самым, создают довольно мрачную картину.  Попытка «материальных» демократий сохранить национальное определение гражданства может означать, что значительная часть населения этих демократий (сезонная, временная часть или постоянно проживающая и/или работающая в соответствии с их правовыми рамками) будет негражданами или даже нерезидентами этой страны.  В то же время другие могут пользоваться преимуществами, приобретенными на «рынке гражданства».  С ростом числа лиц без гражданства или лиц с ограниченными правами на гражданство, гражданство больше не может рассматриваться как универсальная категория.

Племена Европы представляют собой вымышленный сценарий о возможном будущем.  То, что мы наблюдаем сегодня, может звучать как выдумка, но стремительными темпами превращается в реальность: приход нового типа демократии, «демократии без граждан», в которой полное гражданство является роскошью, доступной не всем (развитие, уже ожидаемое в идее «нелиберальной демократии»).  Можно ли такое по-прежнему называть демократиями или, скорее, системами, институционализирующими новые формы апартеида? Давайте не будем забывать, что до тех пор, пока они не были делегитимизированы, старые режимы апартеида считались подлинно демократическими.

Можем ли мы мечтать о другом будущем, даже если, как говорит Джеймсон (Jameson), мы действительно не можем его представить? Мы, конечно, можем попробовать.  Поскольку модернистская идея универсальных прав, кажется, больше не находит своего выражения в национальных рамках, не должны ли мы придумать альтернативы? Наднациональная структура Европейского Союза часто рассматривается как единая.  Однако это кажется ошибочным: как Федерация в «Star Treck». Чтобы процитировать еще одно известное утопическое будущее, это, по сути, расширение национальной модели, характеризующейся жесткими границами, исключительными (и исключающими) идентичностями и требованием лояльности по отношению к нации (или Федерации).  Тем не менее, это не означает, что Европейский Союз не может сыграть какую-то роль, особенно если он станет союзником в предстоящей борьбе за значение демократии и гражданства: он может способствовать процессам трансформации, особенно если ЕС сам трансформируется.

Другие фантазии кажутся более многообещающими, например, растущее значение городов, которые используют муниципальные подходы для расширения демократического участия (в том числе неграждан) и восстановления государственной собственности и контроля над важнейшей инфраструктурой и услугами.  Родственны им попытки организовать экономическую деятельность вокруг идей общественного достояния и экономической демократии.  Они выступают за демократическое управление природными, культурными и построенными ресурсами и инфраструктурами, которые охватывают границы и национальные интересы, подразумевая создание новых форм государственного устройства, выходящих за рамки государства и национального гражданина.  В контексте экологического кризиса демократическая собственность и управление ресурсами кажутся особенно уместными в попытке бросить вызов капиталистической парадигме бесконечного роста.

---